Жанр "Биографии, мемуары" аудиокниг на Audiobukva.ru, страница 63

Уникальные воспоминания MG-Schutze (пулеметчика) мотопехотных частей 24-й танковой дивизии Вермахта, прошедшего через самые кровавые бои Восточного фронта, чудом вырвавшегося из Сталинградского котла, где полегла вся его дивизия, выжившего в кромешном аду Никопольского плацдарма и после страшного разгрома немецких войск в Румынии. Несмотря на строжайший запрет, Киншерманн всю войну вел фронтовой дневник, на основе которого и написана данная книга. Эти мемуары — редкая возможность увидеть Великую Отечественную «с той стороны». Откройте для себя «окопную правду» по-немецки. Загляните в душу врага. Попробуйте на вкус соленый, кроваво-красный снег Восточного фронта…

Михаил Шполянский (1955-2014) — священник Украинской Православной Церкви, писатель, публицист, многодетный отец, воспитавший троих своих и 11 приемных детей. Популярность его книг выходит далеко за пределы воцерковленной читательской аудитории. Практически все рассказы отца Михаила имеют автобиографический характер. Читая их, невозможно не удивляться тому, как интересна и разнообразна была его жизнь. А может быть, все дело в умении автора увидеть интересное, забавное, необычное там, где другие равнодушно прошли бы мимо.

Чаплин стал легендой еще при жизни — живой легендой кинематографа. И в наши дни, когда число «звезд» Голливуда уже сопоставимо с числом звезд на небе, символом кино по-прежнему остается он, вернее, созданный им бессмертный образ — Чарли, нелепый человечек в огромных ботинках с маленькими усиками и громадными печальными глазами. В комических короткометражках начала века десятки героев падали, кувыркались, швыряли друг в друга кремовые торты. Делал это и Чарли. Но в его фильмах герой все чаще стремился не просто рассмешить зрителя, но и пробудить в нем добрые чувства. Кинематограф из простой забавы со временем превратился в высокое искусство — и этим все мы не в последнюю очередь обязаны гению Чарльза Чаплина.

В двадцать пять поступил во ВГИК, в тридцать лет его окончил, в сорок пять Шукшина не стало. Но как много Василий Макарович успел за такой короткий отрезок времени, отведенный ему судьбой! Вспоминается емкая характеристика личности популярного писателя и кинорежиссера, данная Валентином Распутиным: «Если бы потребовалось явить портрет россиянина по духу и по лику для какого-то свидетельствования на всемирном сходе, где только по одному человеку решили судить о характере народа, сколь многие сошлись бы, что таким человеком должен быть он — Шукшин. Ничего бы он не скрыл, но ни о чем бы и не забыл». Книга Тамары Пономаревой в полной мере подтверждает слова Распутина.

Она была дочерью плотника из Киева — и премьер — министром. Она была непримиримой, даже фанатичной и — при этом — очень человечной, по — старомодному доброй и внимательной. Она закупала оружие и хорошо разбиралась в нем — и сажала деревья в пустыне. Создавая и защищая маленькое государство для своего народа, она многое изменила к лучшему во всем мире. Она стала легендой нашего века, а может, и не только нашего. Ее звали Голда Меир. Голда — в переводе — золотая, Меир — озаряющая.

Поэзия Бориса Рыжего ворвалась в литературу на закате XX века неожиданной вспышкой яркого дарования. Юноша с Урала поразил ценителей изящной словесности свежестью слова, музыкальностью стиха, редкостным мастерством, сочетанием богатой внутренней культуры с естественным языком той среды, от имени которой высказывалась его муза, — екатеринбургской окраины. Он привел нового героя, молодого человека приснопамятных 1990-х, «где живы мы, в альбоме голубом, земная шваль: бандиты и поэты». После раннего, слишком раннего ухода Бориса Рыжего ему сразу наклеили две этикетки: «последний советский поэт» и «первый поэт поколения». Так ли это? Илья Фаликов, известный поэт, в свое время принявший участие в судьбе героя книги, не стремится к отстраненному повествованию о жизни и смерти поэта — подобно многим персонажам жизнеописания, он вступает в диалог с Борисом Рыжим и предлагает собственный взгляд на это поэтическое явление рубежа тысячелетий. Сплав путевых заметок, исторических экскурсов, личных воспоминаний, критических отзывов, бесед с родными и близкими поэта, широта цитирования, многоликость людей, вовлеченных в быстролетную жизнь Бориса Рыжего, — все это составляет содержание книги и вряд ли оставит чуткого к поэзии читателя равнодушным.

«Он не притворялся ни мессией, ни трибуном, он не был ни «буревестником», ни «горланом». Миф Александра Вертинского пережил государства, революции, войны. Пьеро пел об обманутой и обманувшей любви, о выдуманных городах и несуществующих странах. Давно уже нет царской России, подарившей мировой культуре большого артиста. Давно нет уже Советского Союза, куда он стремился через границы и океаны. Но вечной останется хрупкая ветреная муза Маэстро, являющая современнику русскую душу в ее бесконечных «хождениях по мукам»… «Дитя двадцатых годов», Александр Вертинский пережил взлеты и падения, эмиграцию и возвращение в СССР. О себе он рассказывал практически все в своих песнях, воспоминаниях и письмах. Однако были в его жизни моменты, о которых знаменитый русский артист предпочитал не упоминать… Непростая судьба элегантного и загадочного «русского Пьеро» открывается читателям на страницах книги Анатолия Макарова «Александр Вертинский. Портрет на фоне времени»… Алекса?ндр Никола?евич Верти?нский (9 (21) марта 1889, Киев, Российская империя — 21 мая 1957, Ленинград, СССР) — русский и советский эстрадный артист, киноактёр, композитор, поэт и певец, кумир эстрады первой половины XX века. Отец актрис Марианны и Анастасии Вертинских.

«Правда-неправда, как в кольцах питона, сплелись в том времени, в тех людях, что мне довелось повстречать, узнать. Кольца разрубили в куски, питон издох, его жрут стервятники. Но выяснилось, что со стервятниками сосуществовать еще более тошно…» Мемуарные записки Надежды Кожевниковой, дочери известного советского прозаика Вадима Кожевникова, густо населяет множество людей, которых сегодня назвали бы элитой: Олег Ефремов, Евгений Мравинский, Андрей Миронов, Александр Чаковский, Генрих Нейгауз… Впрочем, живут и действуют в книге и десятки «простых» людей, повстречавшихся автору в Лаврушинском переулке, в Швейцарии или Америке. Острый у Надежды Кожевниковой не только взгляд, но и язык. Когда-то на ее повесть «Елена Прекрасная» прототип главного героя жаловался в ЦК. Желающие куда-нибудь пожаловаться найдутся, вероятно, и после этой книги…