Знакомьтесь с Матрёной Ивановной — 74-летней женщиной, чья жизнь представляет собой суровый, но до боли знакомый портрет современной российской действительности. Её «золотые годы» омрачены сосуществованием с сорокапятилетним сыном Васенькой, вечным «геймером» и диванным философом-марксистом, который предпочитает «ловить террористов» в виртуальном мире, нежели искать работу в реальном.
В этом едком, сатирическом рассказе Матрёна Ивановна с характерной прямотой и горьким юмором описывает свой быт: индексированную пенсию, которой едва хватает на еду и свет для Васеньки, бесконечные баталии сына с «капиталистами» в онлайн-играх и его псевдоинтеллектуальные рассуждения об «отчуждении».
Единственной отдушиной для Матрёны остаётся телевизор, который становится окном в мир чужих драм и бесконечных ток-шоу, где «звёзды» повторяют судьбу её Васеньки, только с большим размахом. Это история о разочаровании, одиночестве и попытке найти смысл в мире, где даже «возвышенные» слова теряют свой первоначальный смысл, а единственной честной оценкой происходящего становится нецензурное, но такое ёмкое междометие. «Б****, ох, кругом одни б****!» – так Матрёна Ивановна констатирует факт, превращая обычное ругательство в глубокое философское высказывание о всеобщей заблудшести.
Содержит нецензурную лексику.
Эпоха «Б**»: Монолог, который стал диагнозом**
Нам часто говорят: «Русский язык велик и могуч». Мы киваем, соглашаемся, цитируем Пушкина, Достоевского, даже Лермонтова, если сильно попросят. Но вот появляется текст, с первого взгляда непритязательный, даже грубый, словно вырванный из подворотни или кухонной брани, и бьёт под дых с такой силой, что все цитаты разом вылетают из головы. Я говорю о монологе Матрёны Ивановны, который заканчивается не то восклицанием, не то приговором: «Б****, ох, кругом одни б****!»
Этот текст — не просто жалоба, не просто бытовой скетч. Это, дорогие мои, глубочайшая, кристально чистая, если угодно, экзистенциальная критика современного российского общества. Причём критика, которую не придумаешь за столом в уютном кабинете, а выстрадаешь на кухне, между оплатой коммуналки и очередным криком из наушников сорокапятилетнего балбеса Васеньки.
Образ Матрёны Ивановны — это, по сути, архетип. Это не просто бабушка из соседнего подъезда; это квинтэссенция русской интеллигенции, доведённой до ручки. Интеллигенции, которая некогда читала Блока и слушала Шостаковича, а теперь её единственным окном в мир стал телевизор с «Пусть говорят» и сериалами про «швабр с распущенными волосами». Она, как та классическая русская старуха, которая, по Достоевскому, способна на всё, и её гнев — это не просто старческое брюзжание, это вулкан, дремавший десятилетиями и наконец извергнувший лаву чистого, незамутнённого отчаяния.
А Васенька? Васенька — это не просто сын. Это симптом, приговор, метафора целого поколения, которое, кажется, предпочло виртуальные «танчики» реальной жизни, заменило труд на «капиталистов» бесконечным созданием «прибавочной стоимости» в онлайн-баталиях. Его «марксистские теории» про «отчуждение» — это апофеоз пародийности, когда высокая идея, вырванная из контекста, превращается в щит для оправдания собственной лени и бездействия. Это, кстати, очень по-русски: взять великую идею и превратить её в нечто совершенно противоположное, как воткнутую в землю икону.
Но самая мощная часть, конечно, финал. Слово «б****», которое Матрёна Ивановна использует, — оно ведь не просто ругательное. Она сама говорит: «И вот вроде слово-то церковное, возвышенное. Но стало оно грязным, как и вся наша жизнь». Это не богохульство, это, если угодно, сакральное проклятие. Это крик о потерянном смысле, о девальвации всего, что когда-то считалось ценным.
Матрёна Ивановна не просто ругается. Она проводит блестящий лингвистический анализ, показывая, как язык, некогда наполненный смыслами, сегодня отражает всеобщую пустоту и грязь. Это слово становится универсальным ключом к пониманию, как заблудились все: она — в телевизоре, Васенька — в своих «танчиках», соседи — в кухонных сплетнях, а страна вся — в этих бесконечных ток-шоу, имитирующих жизнь.
И в этом, на первый взгляд, примитивном, но на самом деле глубочайшем монологе, мы видим всю Россию. Видим её печаль, её отчаяние, её невозможность найти выход. Мы видим, как от бессилия и невозможности что-то изменить, остаётся лишь одно — констатировать факт, без всяких прикрас, без всяких эвфемизмов.
И тогда понимаешь, что в этих словах нет ни грамма ненависти, только безмерная боль. И в этой боли — вся наша правда.
Б****, ох, кругом одни б****! И это не ругательство. Это диагноз. И лечить его пока никто не собирается.
321 
