Аудиокниги в Исполнении "Абдуллаев Джахангир": Очарование Слов и Искусства Голоса, страница 51

Отставной армейский унтер-офицер с говорящей о себе фамилией Пришибеев увидел столпившихся людей на берегу реки. Оказалось, они собрались возле утопленника. Пришибеев решил, что толпиться — не по закону, и стал разгонять народ по домам. Здесь же стоял урядник, Пришибеев посчитал, что он не исполняет свои обязанности должным образом, так как не разгоняет людей, ведёт себя пассивно. Унтер стал требовать, чтобы урядник поставил в известность мирового судью о происшествии, на что полицейский посмеялся.
Пришибеев по своей безграмотности не знал, что мировые судьи занимаются только мелкими правонарушениями, а не серьёзными происшествиями. Урядник попытался это объяснить Пришибееву, а унтер увидел в этом пренебрежение к мировому судье, а значит, посягательство на государственные устои. Пришибеев набросился на полицейского с кулаками и — оказался под судом.
На суде попытки донести до сознания Пришибеева, что не его дело наводить порядки, оказались тщетны. Получив месяц ареста за нападение на урядника, он был крайне изумлён и не понимал, за что. А когда вышел из камеры, то по привычке, вытянув руки по швам, стал хриплым голосом разгонять толпящихся мужиков.
С легкой подачи пера Чехова было выведено такое явление как ПРИШИБЕЕВЩИНА, означающая человеческий тип, который полагает, благодаря своему самомнению, что имеет право указывать другим, как жить, в сочетании с собственным невежеством, бытующий в любое время в разных обличьях.
«Унтер Пришибеев» — сатирический рассказ, особенность которого в том, что он подобен драматической сценке. В нём сочетается комическое и драматическое. Для сатирического рассказа характерны говорящие фамилии, диалоговое построение, отсутствие лирических отступлений. Автор никак не декларирует своего отношения к героям, читатель сам должен сделать выводы. Повествование идет от третьего лица (автора), подразумевая беспристрастность объективного наблюдателя, относительную полноту в изображении внутреннего мира героя и окружающей его среды. Вместе с тем автор косвенно выражает своё отношение к персонажу через иронию, к которой Чехов и прибегает.
По сути, в названии произведения выражена идея автора. Название не раскрывает идею полностью, но в нём содержится намёк. Унтер (унтер-офицер) — нижний чин в командном составе армии, фамилия Пришибеев — говорящая, образована от глагола «пришибать». Названием читатель ориентирован на знакомство с невежественным, деспотичным солдафоном.
Тема: Доносительство рьяных поборников порядка как отрицательное явление в обществе.
Идея: Забота об общественном порядке человека невежественного и с большим самомнением выливается в доносительство и самодурство.
Проблематика: Глупый человек в почитании закона и власти лишён рассуждения, то есть «заставь дурака Богу молиться — он лоб разобьёт».
Пришибеев — бывший унтер-офицер, каптенармус. О его внешности известно, что у него колючее лицо, выпученные глаза, вытянутые по швам руки. Говорит унтер командным хриплым голосом. Он служил в Польше, потом продолжал службу «в пожарных», позднее — швейцаром в мужской прогимназии. Женат, живёт в деревне.
Пришибеев за время службы усвоил почтение к приказам, уставам, порядку и дисциплине. Выйдя в отставку, он не видит в жизни односельчан привычного ему порядка, что кажется унтеру нарушением закона. Пришибеев самочинно возлагает на себя обязанности блюстителя порядка. Таким образом, он изводит односельчан пятнадцать лет. Пришибеев ведёт записи о «нарушениях» (сидение с огнём, пение песен и т. д.), вводит абсурдные запреты, за неповиновение прибегает к физическому воздействию.
Унтер благоговеет перед властью, во имя её выявляет неблагонадёжных, воюет с беспорядками, но по иронии судьбы эта власть отправила его на скамью подсудимых. Для Пришибеева мир перевернулся, он считает, что жить в нём невозможно. Однако привычки добровольного блюстителя в Пришибееве так укоренились, что, выйдя из-под ареста, он принялся за старое.
Автор характеризует героя через его речь. Так, чтобы показать необразованность героя, он наполняет его речь несообразностями: «утоплый труп мертвого человека», «причина аттестовать всякое обстоятельство во взаимности».
Для портрета Пришибеева Чехов отбирает выразительные детали: придушенный голос, выпученные глаза, колючее лицо.

Рассказ отличает необычайно тревожный и глубокий интерес к общественным проблемам времени, интерес, который отныне будет звучать в творчестве Чехова неизменно.

15 сентября 1888 г. Чехов сообщает А. Н. Плещееву, что пишет рассказ «помаленьку, и выходит он… сердитый», а 30 сентября, что рассказ окончен: «вышел немножко длинный… немножко скучный, пожизненный и, представьте, с «направлением». Отправляя «Именины» в редакцию, Чехов опасался, как бы их смысл не был искажен чужой правкой: «…я просил не вычеркивать в моем рассказе ни одной строки. Эта моя просьба имеет в основании не упрямство и не каприз, а страх, чтобы через помарки мой рассказ не получил той окраски, какой я всегда боялся», — это он пишет Плещееву 4 октября и в тот же день вдогонку посылает еще одно письмо, в котором поясняет суть рассказа и одновременно выявляет свою общественную позицию: «Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист… Я ненавижу ложь и насилие во всех их видах… Фарисейство, тупоумие и произвол царят не в одних только купеческих домах и кутузках; я вижу их в науке, в литературе, среди молодежи… Фирму и ярлык я считаю предрассудком. Мое святое святых — это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались».

6 октября Плещеев пишет Чехову подробный отзыв о рассказе. Засвидетельствовав «знание жизни и большую наблюдательность», он в то же время замечает, что не увидел в «Именинах» «направления»: «В принципиальном отношении тут нет ничего ни против либерализма, ни против консерватизма…» Плещееву не понравилось также насмешливое изображение «человека 60-х годов» и «украинофила», он обратил внимание на психологическую неубедительность образа Петра Дмитриевича в сцене с доктором (впоследствии снятой), нашел скучноватой середину рассказа, отметил явные подражания Толстому: «разговор Ольги Мих. с бабами о родах и та подробность, что затылок мужа вдруг бросился ей в глаза, — отзывается подражанием «Анне Карениной», где Долли также разговаривает в подобном положении с бабами и где Анна вдруг замечает уродливые уши у мужа» (6 октября — «Слово», с. 256–258).

Отстаивая свою позицию, Чехов спрашивал Плещеева 9 октября: «Неужели и в последнем рассказе не видно «направления»? Вы как-то говорили мне, что в моих рассказах отсутствует протестующий элемент, что в них нет симпатий и антипатий… Но разве в рассказе от начала до конца я не протестую против лжи? Разве ото не направление?» Подтвердил он и свои симпатии к Ольге Михайловне, «либеральной и бывшей на курсах», к земству, к суду присяжных. Объяснил и отношение к «украинофилу»: тем, что «имел в виду тех глубокомысленных идиотов, которые бранят Гоголя за то, что он писал не по-хохлацки, которые, будучи деревянными, бездарными и бледными бездельниками, ничего не имея ни в голове, ни в сердце, тем не менее стараются казаться выше среднего уровня и играть роль, для чего и нацепляют на свои лбы ярлыки». И — к «человеку 60-х годов», этой «полинявшей недеятельной бездарности, узурпирующей 60-е годы»: «Шестидесятые годы — это святое время, и позволять глупым сусликам узурпировать его — значит опошлять его». (Впоследствии подробные характеристики «украинофила» и «человека 60-х годов» при большой переработке были сняты, очевидно, как затруднявшие развитие действия.) Относительно подражания Толстому Чехов согласился с Плещеевым: «Вы правы, что разговор с беременной бабой смахивает на нечто толстовское. Я припоминаю. Но разговор этот не имеет значения; я вставил его клином только для того, чтобы у меня выкидыш не вышел ex abrupto[1]. Я врач и посему, чтобы не осрамиться, должен мотивировать в рассказах медицинские случаи. И насчет затылка Вы правы. Я это чувствовал, когда писал, но отказаться от затылка, который я наблюдал, не хватило мужества: жалко было».

[1] внезапно (лат.).

"— Знаешь, что, Вася? Поедем! Накажи меня господь, поедем! Ведь Париж, заграница… Европа!
— Чего я там не видел? Ну его!
— Цивилизация! — продолжал восторгаться Лампадкин. — Господи, какая цивилизация! Виды эти, разные Везувии… окрестности! Что ни шаг, то и окрестности! Ей-богу, поедем!
— Да ты очумел, Илюшка! Что мы там с немцами делать будем?
— Там не немцы, а французы!
— Один шут! Что я с ними буду делать? На них глядючи, я со смеху околею! При моём характере я их всех там перебью! Поезжай только, так сам не рад будешь… И оберут и оскоромишься… А ещё, чего доброго, вместо Парижа попадешь в такую поганую страну, что потом лет пять плевать будешь…"

Слово от чтеца

И, как всегда, рулят межнациональные стереотипы. И в этом рассказе примечателен взгляд русского человека на заграницу, в частности, на Францию, на Париж. В этой связи, хочется выделить еще несколько рассказов Чехова, посвященные этой теме, а именно: «Глупый француз», «Дочь Альбиона», «Неприятная история», «На чужбине», «Русский уголь», «Патриот своего отечества», «Свистуны», «Злоумышленники», «Нервы», где мы видим иностранцев русским глазом и, наоборот, русских — иностранным.